Иначе как объяснить, почему у меня отняли брата?

***

Тьма расступилась, холод, сковывающий сердце, схлынул, и я оказалась на парковой дорожке, залитой ярким солнечным светом. Зажмурилась на миг, когда солнечный луч ослепил меня, но почти тут же распахнула глаза, услышав громкий крик:

— Догоняй! — и радостный, счастливый смех.

Я сжала кулаки, впившись жадным взглядом в черты лица мальчика, мчащегося мне навстречу. Сердце жалобно забилось, словно стремилось выпрыгнуть прямо из глотки, кто-то маленький, жалкий и окровавленный поднял голову и, грустно уставившись на бегущего, тихо, отчаянно заплакал.

— Быстрее, Полиша! Давай, сестрёнка!

Каре-зелёные глаза лучились восторгом, в растрепавшихся волосах запутались солнечные лучи, губы растянулись в лукавой улыбке…

— Стой! Олежка! Так нечестно!

На обладателя второго голоса я даже не посмотрела — каждый день я видела этого человека в зеркале.

— Почему? — довольный, искрящийся счастьем смех.

— Ты сильнее! Больше!

В каре-зелёных глазах мелькнула такая нежность, такая любовь и ласка, что я чуть было не бросилась вперёд, забывшись… Забыв, что это всего лишь видение. Моё прошлое, которое давно осталось далеко позади.

А потом он резко обернулся и, поймав в объятия не успевшую затормозить маленькую кудрявую девочку, расхохотался.

— Попалась!

— Зазнайка! — Она вырывалась, правда, скорее показательно, чем по-настоящему. — Ты — зазнайка, Олежка! Так нечестно!

Я вздрогнула, когда услышала его тихий ласковый голос, который я тогда даже не расслышала… Но зато расслышала сейчас.

— А я и не отрицаю, Полиша.

Не выдержав, я рванулась вперёд, пытаясь достать рукой освещённую солнцем фигуру, дотронуться, увидеть родной, тёплый взгляд, предназначенный мне одной.

Но вокруг вновь заклубилась тьма, грубо хлопнув меня по руке. И двое обнимающихся детей скрылись с моих глаз — теперь уже навсегда.

.

Когда тьма вновь расступилась, открыв моему взору балкон, уставленный цветами, я не сразу увидела крошечную фигурку, съёжившуюся в углу, где стояли мешки с землёй, сидящую на холодном полу. Она не издавала ни звука, но я почему-то знала, что она плачет. Беззвучно, но не менее горько.

— Полиш! Ну, маленькая! — послышался встревоженный голос из комнаты. — Хватит прятаться!

Фигурка затряслась.

— Я всё равно тебя найду. Ну, выходи! Давай поговорим. Полиша!

Девочка замотала головой, хотя прекрасно понимала, что её сейчас никто не видит.

Минут через пять на балкон шагнул сосредоточенный, взволнованный мальчик. Горящие неподдельной тревогой глаза жадно обыскивали окружающее пространство.

Я помнила тот день. Пожалуй, единственная наша серьёзная ссора, которая теперь, спустя десять лет, казалась мне безумно нелепой.

Олег почти сразу увидел маленькую фигурку, сжавшуюся в комок на полу, хоть она по-прежнему не издавала ни звука, и, подойдя ближе, опустился рядом на колени.

— Полиш…

Он попытался отвести руки девочки от её лица, но она только упрямо помотала головой.

— Пожалуйста, давай поговорим, — мальчик придвинулся ближе и осторожно обнял сестру. — Не надо так, маленькая.

И тут она вскинулась, выпрямилась и бросила на него злой, гневный взгляд.

— Перестань! Не смей называть меня так!

У Олега вытянулось лицо.

— Как?

— Я уже давно не маленькая! Мне тринадцать, как и тебе! И вообще, это я! Я, я тебя старше!

— Полиш… — он дотронулся кончиками пальцев до щеки девочки, но она вновь помотала головой.

— Прекрати позорить меня! Надо мной все смеются… Сколько можно! Я уже давно не маленькая!!

Олег вздрогнул, как от удара.

— Позорить? Я тебя позорю тем, что называю… маленькой?

— Да! Эти… наши… все начинают хихикать! А потом, когда ты не слышишь, издеваются надо мной, подкалывают, прозвища ехидные придумывают!

— Так ты… из-за этого?.. — удивлённо прошептал мальчик. — А я всё думал, что тебя так расстроило… Значит, я тебя позорю тем, что называю маленькой…

Увидев лицо брата, девочка насторожилась.

— Олег?.. Ты что?

— Я никогда не думал, что услышу такое от тебя, — сказал он с какой-то непонятной горечью. — Какая разница, что подумают они, когда у нас есть мы? Значит, их слова тебе дороже… — Олег усмехнулся. — Как же так, малень… То есть, Полина…

И он, внезапно побледнев, резко вскочил на ноги и побежал прочь. А девочка, словно только что осознав всю глупость собственного поступка, кинулась за братом.

— Олежка!..

В этот раз она догнала его, обняв маленькими ручками, прижавшись к спине кудрявой головой.

— Прости… Олежка… Я такая глупая! Я всё поняла… Пожалуйста, прости… Я сделала тебе больно?

Он осторожно разжал её руки и обернулся. Взял лицо сестры в ладони и серьёзно сказал:

— Очень.

— Прости… — выдохнула девочка, с тревогой вглядываясь в огорчённые глаза. — Пожалуйста, прости. Я так глупо и эгоистично поступила. Не обижайся на меня, Олежка. И… называй, как хочешь, хоть выдрой!

Он слабо улыбнулся.

— Выдрой?

— Да! Только не обижайся и прости. Мы с тобой имеем право называть друг друга как угодно, а все остальные пусть катятся со своими претензиями и шутками к чёрту на куличики.

Мальчик улыбнулся чуть шире и, наклонившись, чмокнул сестру в нос, прошептав:

— Маленькая…

— Прощаешь? Олежка?

— Конечно, сестрёнка.

Я улыбнулась, глядя на них. Щёки у меня уже давно были мокрыми, я вспоминала эмоции, охватившие меня в тот момент… А ещё я помнила, как на следующий день Олег по-мужски разобрался со всеми моими обидчиками. Грубо и радикально, но действенно.

А потом тьма вновь поглотила меня, умчав прочь от того, что осталось далеко в моём прошлом.

.

Я всё время подсознательно ждала, что Оракул покажет мне то самое воспоминание. Воспоминание о том вечере, после которого я фактически перестала существовать как личность, разбившись на сотню осколков, которые удалось склеить только Игорю, но лишь спустя шесть лет, да и то не до конца.

Тяжело осознавать, что именно твоя ошибка — точнее, даже две ошибки, — привели к гибели близкого человека. Это было настолько тяжело, что я потом полгода лежала в больнице. Это было так трудно и мучительно, что я приобрела для себя несколько хронических болезней и лишилась возможности иметь детей в будущем. Диагноз «эндокринное бесплодие» был поставлен мне ещё до знакомства с Игорем.

Но всё это до сих пор кажется мне слишком незначительным наказанием по сравнению с тем, что я сделала.

Когда тьма расступилась, я не удивилась, увидев ту самую картинку, которая вот уже десять лет преследует меня в кошмарах.

Мне было четырнадцать. Нам обоим было четырнадцать. И я возвращалась домой поздним субботним вечером после занятий английским. Так уж получилось, что нас отпустили на полчаса раньше, и я решила не звонить Олегу — он всегда встречал меня на автобусной остановке, чтобы я не ходила одна по пустырю рядом с нашим домом — хотела сделать ему и родителям сюрприз.

Я сошла с автобуса и пошла по направлению к нашему дому, не замечая, как на некотором расстоянии от меня крадётся чья-то чёрная массивная фигура. Я не нервничала, не оглядывалась, и он спокойно шёл за мной, ожидая, пока я достигну середины пустыря. Именно там он и напал на меня, напрыгнув сзади, как дикое животное, и мгновенно подмяв под себя. Я успела только коротко, еле слышно вскрикнуть, уже начиная понимать, чем для родителей и брата обернётся в итоге этот сомнительный «сюрприз».

Было ли мне страшно? Смертельно. А ещё очень тошно и противно. Похожее чувство испытываешь, когда видишь на улице чужую блевотину. Так и я, упав на землю, задохнулась от всепоглощающего страха, тошноты и отвращения.

И теперь я, прищурившись, с похожими ощущениями наблюдала со стороны, как этот огромный мужчина… впрочем, таких созданий кощунственно называть мужчинами… лихорадочно ощупывал моё тело одной рукой, другой предусмотрительно зажав мне рот. И уже достал нож, видимо, намереваясь разрезать джинсы сзади (я вздрогнула — хорошо, что я тогда этого не видела), но тут я каким-то чудом вывернулась и завопила: